Солнечный диск медленно опускается за горизонт, скрываясь в облачном поясе. Его рассеянный свет кидает причудливые тени на дома древнего Города. Наступает долгожданный момент вечерних сумерек. Дневные обитатели стремятся поскорее вернуться домой после долгого дня, на смену им просыпаются жители ночи.
Я незаметно выхожу из темноты подворотни и бреду по старому Городу. Неспешно подкрадывается вечер, украдкой зажигая фонари, а также вывески кафе и ресторанов. Как-то случайно получается так, что они планомерно загораются там, где прохожу я, у меня за спиной. Совпадение ли? Возможно, но кто знает, это ведь Петербург, а тут возможно всё.
Вот уличный музыкант распаковывает инструмент, я остановился, закурил в ожидании первых аккордов. Откуда-то потянуло свежезаваренным кофе, куда же в Петербурге ночью без этого обязательного ночного напитка. Ненадолго отвлекаюсь от артиста и беру стаканчик вкусного активатора воображения и приключений.
За моими передвижениям неотрывно следят хранители Города — местные коты и кошки. Совершаю ритуальный поклон в их сторону, они отвечают неспешным прикрытием глаз, мол заметили, приняли. Теперь разрешение на путешествие получено и мне, возможно, откроются тайны ночной жизни Города.
Повсеместно снуют смотрители, искусно маскируясь под голубей. В их обязанности входит заворачивать непосвящённых на стандартные маршруты следования, от одного скопления народа до другого. А особо непонятливых ненавязчиво отвлекают гипнотические огни витрин. Тайны ночного Города открываются далеко не каждому.
Музыкант, по традиции, начал выступление песней Цоя. Это тоже некий ритуал — восхвалить ночь, дабы приняла Она в свои объятия. Оставив певцу стартовые монеты, отправляюсь дальше, не спеша перемещаясь вдоль украшенных лепниной домов. Там, где я прохожу улицы будто оживают, на них появляются гуляющие, голуби-смотрители и вездесущие кошки.
В постепенно темнеющем небе зажигаются незаметные звёзды. Вдоль улиц также постепенно разгораются тёплые огни фонарей, освещая путь тем, кто не желает спать. Да и кто согласится променять реальное волшебство ночи на эфемерность сна, пребывая в этой мистической атмосфере?
Неподалеку от спуска в подземное царство, где правят древние силы, помнящие ещё дочухонские поселения, сегодня сделал остановку символ Петербургской Городской музыки — дядя Миша. Я помню его множество лет, но он знает нас всех, даже глубоких стариков ещё раньше, с самого детства. За пригоршню мелких монеток — символическую плату за волшебство — он заглянет в вашу душу и исполнит на своей хриплой трубе именно ту мелодию, которая даст вам толчок к действию или успокоит мятущийся разум. За обликом развлекающегося пенсионера скрывается поистине сильный дух.
Ещё издали заметив моё приближение, он начал играть "Город, которого нет"... Воистину, всегда найдёшь ответ в моём Городе, которого нет... Подхожу и опускаю в чехол от трубы Петербургскую купюру. А что если этого Города и вправду нет? Вдруг все эти дома и статуи лишь миражи и галлюцинации людей, надышавшихся испарений местного болота? Не зря ведь каждый находит тут именно то, что искал? Может Золотой Шар под корабликом Адмиралтейства не просто декоративная деталь? А ведь по легендам, где-то спрятан тот самый Грааль... Кто знает... Ни один дух не ответит вам прямо, лишь улыбнётся загадочно, оставив истину живущим поиском...
Сворачиваю с туристических маршрутов во дворы. Тут довольно темно, несколько страшно, в темноте сверкают подозрительные взгляды местных хранителей. Они напрямую спрашивают, что я позабыл в их замкнутом мирке и не стоит ли мне отправиться восвояси. Удостоверившись, что всё в порядке, я раскланиваюсь с потревоженным котово-кошачьим сообществом и покидаю их территорию.
Как же без истинно Петербургского дворово-гитарного исполнения старого доброго рока... Это где-то в других местах молодёжь собирается компаниями в тёмной подворотне для того, чтобы пить и грабить случайных прохожих, а в Петербурге они мирно слушают хриплый голос счастливчика, добывшего гитару и знающего тексты. Стены с удовольствием отражают во все стороны эхо звуков Кино, Алисы и ДДТ, а также других мэтров. Также можно услышать авторские работы, которым в будущем, возможно, суждено стать частью истории культуры Петербурга...
Походя спугнул хулиганов, возжелавших разрисовать стену. Одно дело, когда изображают портрет работника музы, заслужившего право быть увековеченным на глухой стене и совершенно другое — оставить извечное трёхбуквеноое и подписаться. К моему великому сожалению, именно первый вариант стенной росписи особенно ненавидят службы жилищного хозяйства и прилагают все усилия, дабы закрасить лики заслуженных деятелей искусства. Что поделать — каждому по уровню развития, видать им слово из трёх букв понятнее и ближе цитат классиков, не будем их винить...
Выйдя на улицу отслеживаю взглядом раритетный вагон трамвая, который со звоном катится по непривычно ровным для него рельсам, развлекая ночных гуляк и туристов. Мимо проходит, деловито сметая мелкий сор с практически стерильных улиц какой-то фанатичный дворник. Усмехаюсь, аккуратно тушу окурок и выкидываю его в заботливо установленную урну.
Со стороны Невского проспекта доносятся звуки музыки, причудливо искажаясь, отражаясь от стен старинных домов по переулкам засыпающего города. Слова вроде бы знакомых песен внезапно обретают абсолютно иной смысл, многократно отразившись от решёток и фонарей. Каждая полутень привносит в звук свои нотки смысла и ты начинаешь чувствовать себя минимум первооткрывателем, прогуливаясь по полутёмным улицам ночного Петербурга.
Внезапно кто-то обнаруживает, что мосты уже развели. Там, где несколько минут назад проезжали потоки автотранспорта уже возвышается вертикальная плоскость, перед которой сидит странная личность с тамтамом и воспевает мир во всём мире. А рядом стоят представители правоохранительных органов и всеми силами стараются скрыть, что их тоже накрыло волной регги.
Прохожу окольными путями до набережной, киваю сфинксам, те отвечают мне загадочной улыбкой с другой стороны Невы. Около Гром-камня медный конь мирно жуёт в одиночестве куст шиповника. "Царь-батюшка опять гулять вздумал," — усмехаюсь я про себя и сворачиваю на Дворцовую площадь. И верно — Пётр Алексеевич развлекается, изображая уличного актёра. Выполняю воинское приветствие, он едва заметно улыбается и подносит пальцы к треуголке. Вообще, наш царь — настоящий мужик. Зимой, когда современные технологии не справляются, он берёт обычную лопату и самолично убирает снег с тротуаров, заботится о своих людях. Не раз наблюдал.
Возвращаюсь на набережную, окидываю взглядом Стрелку Васильевского острова и Петропавловскую крепость. Вертикаль моста торжественно, подобно театральному занавесу начинает потихоньку опускаться, знаменуя окончание ночи. Царь Пётр возвращается к коню, угощает того морковью, вскакивает в седло. И вот они уже замерли в полупрыжке через Неву на своём каменном трамплине до следующей ночи.
Ночной котово-голубиный дозор сменяется дневным, заступают на пост иные духи Города. Первые, ещё несмелые солнечные лучи заставляют ангела на шпиле Петропавловского собора чихнуть, протереть заспанные глаза и засверкать, даруя просыпающемуся Городу новые надежды и мечты. Я машу ему рукой и возвращаюсь в темноту дворов до следующего вечера. Обход закончен. В моём Городе всё спокойно.
